Время здесь жило своей жизнью, напоминая о себе каждую минуту: то тиканьем, то низким мелодичным звоном, то гулкой отбивкой «бам-бам-бам». Даже сквозь сон через закрытую дверь я слышала, как время проходит мимо меня, заглядывая в замочную скважину.
Хозяин квартиры Сантьяго был похож на Дона Кихота в преклонном возрасте, уже седовласый и умудренный жизнью, но все еще вызывающий восхищение, с рыцарскими манерами и деликатным обхождением.
Встречая меня, он вышел из комнаты с романом о рыцарском средневековье под мышкой, и стал показывать свои владения с таким сдержанным благородством, будто это были покои замка, он король, а я чужеземная принцесса, заблудившаяся ночью в дремучем лесу во поисках ночлега. Имелся в замке и принц: черноволосый юноша Ян с тонкими чертами лица, пышными усами и кроткими оленьими глазами. Он все время улыбался каким-то своим затаенным мыслям и иногда, оторвавшись от размышлений, задавал неожиданные вопросы. Но больше всего мне нравилось говорить не с ним, а с его отцом, который знал по-английски семь слов, примерно столько же, сколько я по-испански. Несмотря на это между нами возникло полное взаимопонимание. Мы говорили о Кубе и России, о дорогах и времени, о балете, книгах и музыке.
Я до сих пор скучаю по этим беседам у раскрытого окна с видом на Музей революции под мерное отстукивание хода времени.

«Он находит самые безнадежные часы и чинит время», — сказал мне как-то Ян об отце. Наверное, чинить время здесь примерно то же самое, что бороться с ветряными мельницами. Сломанное время, застывшее время, время идущее вспять — все это про Кубу. Иногда казалось, что время здесь и в самом деле остановилось после апогея революции. Ее музей был как раз по соседству, но я решила не идти туда, ведь все пространство города итак живо хранило в себе память о революции. Ее отголоски, законсервированные в улицах, домах, парках, монументах, автомобилях, плакатах кажутся декорациями старинного спектакля, который никак нельзя снять из репертуара: бенефис заслуженной театральной звезды.
Все знают, что прима уже дышит на ладан, но почему-то не умирает уже несколько десятков лет и даже не собирается уходить на покой. У входа на это трагикомическое представление стоят очереди из туристов-зевак и местных жителей, которые уже так привыкли, что сроднились с лицедейством, став частью его абсурда. Куба застряла во времени, запуталась сама в себе. Так бывает, когда тебе дают свободу, но ты не научился ею пользоваться и пошел, к примеру, купил на все деньги леденцов, потому что в детстве никогда не мог наесться им досыта. Приблизительно по этому принципу здесь приживаются перемены.

Но если уехать подальше от Гаваны в сельскую глушь, например, пожить в деревушке недалеко от Виньялеса, то вообще может показаться, что никакой революции и не было, и время никуда не сдвинулось с начала прошлого века. Я ходила по полям, которые обрабатывались плугом и быками. С гулом в сердце перебиралась через тропы, непроходимые для пешехода, каждый раз ожидая что вот-вот на меня наедет кабальеро на лошади, несущейся во весь опор. Поднималась по скалам на самые вершины, чтобы смотреть, как по чаше долины медленно проплывает громадная тень ястреба. Пробиралась к водопадам с чистейшей водой, бурлящей и вспенивающей берега горных рек, утоляла жажду. Природа здесь покоится в мире с самой собой и людьми, которые берут у нее лишь самое необходимое.
Поселившись в сельской глуши, я засыпала и просыпалась с петухами в одном из самых тихих мест на Земле. Писала книгу часами, пока рядом со мной сидела овчарка, то и дело склоняясь к компьютеру и уставившись на экран с таким умным видом, будто все прочитала и готова внести в текст свою критическую лепту. Когда собаке надоедало сидеть, она пряталась под стол, положив голову на мою ступню и качалась на ней. Это было очень похоже на счастье.
«Поднимись на крышу, отсюда лучше всего смотреть на закат», — сказал мне в первый же вечер хозяин дома. Он знал, что человеку по-настоящему нужно для полноты бытия: каждый вечер хотя бы полчаса смотреть на закат. Самое главное – не упустить время. Потому что ни один закат не похож на предыдущий. Можете ему поверить, ведь он смотрит на них больше полувека. И я не уверена, что его время измеряется историческими переменами или событиями, а не закатами или рассветами. Стоит ли вообще в сущности его измерять?

После возвращения с Кубы кажется, что в области моей грудной клетки запустили часовой механизм. Он еле слышно тикает и позвякивает внутри, напоминая о том, что все проходит и все вечно одновременно. И для каждого время течет и останавливается по-своему.